Во дворце полно тайных ходов, а стены имеют уши. Более того, Эдгар не доверял, как баронету Митрию, тесно связанному с Неллерами, так и бывшему главному магу старику Василию Ламберскому, приходящегося двоюродным дядей нынешнему правящему герцогу Ламбера.

Оба, обладая сильными источниками, могли устроить тайное прослушивание своего государя, которое не смогут обнаружить другие одарённые, включая королеву Люсинду. Так что, даже в собственной опочивальне Эдгару приходилось говорить крайне осторожно.

Вот и сейчас он с виконтом Виктором не произносил откровенных фраз, что, впрочем, не мешало им отлично понимать истинный смысл сказанного.

— Надеюсь, поиски приведут к нужному результату? — Эдгар устроился поудобней, когда служанка вернулась с подносом-столиком, на котором дымилась любимая им овсяная каша с изюмом и стоял кубок горячего какао — редкого напитка, изготовленного из зёрен, привозимых с другого континента. — У нас большие планы в отношении юного аббата. Не хотелось бы, чтобы с ним что-либо плохое случилось.

— Я виноват, государь. — покаялся начальник сыска. — Моя вина, что поздно подключил к поискам нашу агентуру. Виргийцы, я думаю, что это они, больше некому, уже успели обрезать все ведущие к их людям нити. Прошу меня извинить.

— Надеюсь, на будущее ты учтёшь свои ошибки. — король взял золотую ложку, но начинать есть не спешил. — Главное, не допустить повторения случившегося. Удачного повторения.

— У меня есть предложение.

— Говори.

— Надо пригласить аббата Степа проживать здесь во дворце. Думаю, здесь я смогу обеспечить его безопасность намного лучше.

Глава 14

Ригеру всё-таки я не смог отказать. Опекун так искренне расстроился, когда услышал, что я не возьму его с собой, насупился и укоризненно посмотрел на своего воспитанника. Пришлось махнуть рукой — чёрт с тобой, всё равно ничего не поймёшь и сильно не помешаешь. А с проверкой личного состава можно чуть задержаться.

В подвалы особняка Николая Гиверского, моего начальника, мы вчетвером — хозяин дома, я, мой вассал и Ригер — спускаемся следом за старым рабом, несущим яркий факел.

Уж прецептор-то мог бы пользоваться у себя в особняке амулетами света. Не знаю, позволяет ли ему источник самому создавать светляки, но уж обязать кого-то из одарённых братьев их изготовить для него проблем не составит.

Он что, передо мной рисуется, показывая свой аскетизм, бедность и скромность? Зря. Я не такой наивный дурачок, чтобы поверить в бескорыстие церковников высокого ранга. Так уж жизнь устроена, что, чем выше человек забирается по служебной лестнице — Господу ли он служит, государю или республике — чем выше мера ответственности за принимаемые им решения, тем больше он хочет получать овеществлённой благодарности за свои деяния.

Кстати, ничего плохого в этом не вижу, и всегда считал неправильным и несправедливым, когда лидеры великих государств формально получали доходы меньше владельца супермаркета средней паршивости, при всём моём уважении к владельцам супермаркетов средней паршивости.

— Осторожней, Степ. — предостерегает меня прецептор. — Ступени раскрошились. Всё нет возможности их отремонтировать. Не оступись.

Ага, нет у него возможностей отремонтировать. Купи себе селёдку и пудри ей мозги, мне не надо. Аббат Готлинский плюс ко всему ещё и наблюдательный, приметил я золотые ошейники на паре девиц, мелькнувших перед моим взором в холле особняка. Даже у герцогини Неллерской доверенная служанка щеголяет в серебряном. Впрочем, ладно, чего это я тут разворчался? Наверняка рабыни прецептора имеют несколько более широкий круг обязанностей, так что, золото на шею поди заслужили.

— Постараюсь не оступиться. — успокаиваю начальника.

Не бойся, шею не сверну, племяшки твои одержимыми не останутся.

Лестница поворачивает? Да, глубоки тут подземелья, такие и в замке иметь не стыдно. А запах-то, запах. У меня в обители пыточные подвалы и то меньше пахнут дерьмом, мочой и кровью. Не мог что ли к поселению родных племянников распорядиться тут всё отмыть? Или за многие годы здесь так всё пропиталось человеческими муками, что ни отмыть, ни очистить? Наверное, я в правильном направлении мыслю.

Мало прецептору одних только подвалов ордена, кажется, есть такие погрязшие в грехе еретики, что их откровения не каждому брату-дознавателю стоит слышать.

Наконец мы спустились. Над нами метров десять до поверхности, не меньше. Сводчатые потолки из тёмного закопчёного камня, будто я в свой монастырь вернулся. А, нет, у меня коридор совсем другой, более длинный, раза в полтора, и примерно во столько же шире. Да и камеры в обители не полностью открытые взглядам. Здесь же установлены крупноячеистые металлические решётки во всю ширину комнат и от пола до потолка. Богатый дядечка мой шеф, не пожалел деньги на бронзу. Или это из орденской казны всё оплачено? Скорее всего, так и есть.

— Господин, виконтов уже покормили. — докладывает тюремщик.

Пожилой мужчина встретил нас со своим помощником, совсем ещё юным безусым пареньком, моим сверстником, в нынешнем моём теле, разумеется.

Коридор освещён тоже факелами, а вот из последних, дальних, расположенных напротив друг друга камер падает белый свет, как из операционных палат мира Земли.

Плохо. Не в смысле, что освещение мне не нравится, а то, что один виконт сможет видеть мои действия с другим, своим братом. Оба ведь пусть и не инициированные до конца, но временами перед каждым приступом на второе зрение переходить могут, а значит, если станут внимательно присматриваться к моим энергиям, с такого близкого расстояния различат используемые оттенки и поймут, что целительством там даже и не пахнет. Нет, одна тёмно-зелёная нить имеется, но и только.

Ладно, сейчас что-нибудь придумаю.

По словам прецептора, у обоих виконтов припадки случаются в два-три раза реже, чем когда-то такое происходило с Карлом Монским. Говорит ли это о меньшей силе их источников? Мне почему-то мнится, что да. Вот заодно и проверю свою гипотезу, когда вылечу род Гиверских.

— Надо бы виконтов рассадить подальше друг от друга. — говорю прецептору. — Если в момент моей работы над одним, второй впадёт в буйство, то я отвлекусь и могу что-нибудь испортить.

— Я понял. — кивнул начальник. Он, вижу, волнуется всё больше. Как бы его Кондратий не хватил. — Уже заканчивают оборудование комнат на втором этаже. Решётки поставили, сейчас укрепляют двери. К вечеру я их отсюда заберу.

Мы уже подходим к камерам, сияющим словно порталы в рай. В остальных комнатах, проходя мимо, я чувствовал людей, не видел, чувствовал. Несчастные заключённые забились в тёмные углы своих клетей и ведут себя тихо как мышь под веником. К гадалке не ходи, с бедолагами тут не сильно церемонятся. Интересно, кто это такие? Надеюсь, мой шеф не Синяя Борода, держащий в плену невинных девиц? А если даже и так, то оно мне надо выяснять?

— Одного надо забрать прямо сейчас. — говорю твёрдо. Пусть что хочет делает, хоть в оковы, хоть в колодки его забивает. Мне полуодарённые или, правильней сказать, недоодарённые зрители не нужны.

— Да, а кого?

— Это не мне решать. — жму плечами и останавливаюсь у камер виконтов.

Старший из них — в камере слева. Одеты оба, такое чувство, будто на охоту собрались, причём, зимнюю. Ну, да тут всё понятно, начнут биться об стены или пол — материал из толстой кожи — медвежей? — выдержит, а меховой подбой смягчит удары.

Ивану двадцать пять, брюнет, и выглядит как настоящий мачо, гроза влюбчивых, да и не только влюбчивых, красоток. Орлиный профиль, волевое лицо, косая сажень в плечах — он что, бодибилдингом занимался? — и высокий рост. Хоть сейчас на главную роль в фильме Терминатор приглашай. Даже завидки берут. Ладно, чего уж, я не завистливый по жизни, по обеим жизням.

— Милорд? — произносит, глядя на меня.

Чувствую, я его разочаровал — малолетка, одет пижоном, никакой величавости в осанке. Плечи старшего виконта Гиверского поникли. Сдулся мой мачо. Не суди опрометчиво, дорогой друг, внешность бывает обманчива.